Анастасия Вепрев (1989 г. р.) — писательница, художница, куратор. Родилась в Архангельске. Окончила Институт гуманитарных, социальных и политических наук при Северном (Арктическом) федеральном университете им. М. В. Ломоносова. Получила магистерскую степень на факультете свободных искусств и наук СПбГУ. Как художница участвовала во многих выставках и проектах. Автор книг «Ватный белый», «Легко» (сказки с иллюстрациями), «Коммуналка на Петроградке» (совместно с Романом Осминкиным), «На сохранении», а также рассказов, вошедших в сборник «Маленькая книга историй о женской сексуальности» и цикла поэзии «За несколько дней расцвело дерево». Лауреат Премии Сергея Курехина.

Феминистское Антивоенное Сопротивление эксклюзивно публикует главу из автобиографической книги Анастасии Вепрев «На сохранении» об опыте беременности в пространстве российской системы государственного здравоохранения.

Пятый и последующие зимние дни

Распорядки в послеродовом достаточно строгие. Свет ни в коем случае никогда выключать нельзя. Окна открывать — тоже. Отлучаться далеко — запрещено. Дети лежат в прозрачных стеклянных боксах, которые можно регулировать по высоте и наклону, однако мои соседки сразу же берут младенцев в свои кровати.

Кормить грудью у меня не получается. Видимо, надо действительно было пытаться кормить, а не болтать тогда. Герман почему-то этому не обучен, я — тоже, а медсестры тупо теряются.

— Ну, приложи его так. Не? Не выходит? Хм-м, у тебя, наверное, просто молока нет. Ну подожди пока. Подождала? Что теперь? Грудь как камень? Ну все, поздняк! Давай тогда лучше смесь.

Младенец орет, смесь его успокаивает. Приходит молоко.
Приходит сразу очень много молока.
Но Герман никак не может это молоко выпить.

Медсестры зовут врачей. В палате собираются трое.

— Ну слушайте, надо что-то делать.

Моя грудь медленно превращается в красные горячие камни.

— А прикладывали? — серьезно спрашивает врач.

— Прикладывали. Не сосет — не получается.

— Ну, там помассируй, может… Вот так, кругом, потом так… Потом лед приложи.

— Массировала — ни капли не выходит.

— Может, молокоотсос?

— С ручным тоже не получается ничего.

— Может, вам найти какого-нибудь консультанта по грудному кормлению? — сдавшись, говорит врач.

— Это как бы, по идее, мы, — шепотом отвечает другой врач на фоне гигантского плаката «Естественное вскармливание — главная задача нашего роддома».

— Очень сложная ситуация, давайте пока младенцу смесь, а вам рекомендую расцеживание. Если сами не можете, сейчас мы вам попробуем помочь.

Следующая сцена остается в моей памяти как пыточная. Две милых, мягких, приятно пахнущих женщины крепко меня держат: одна — за руки, другая — за тело. А третья, тоже милая, мягкая, приятно пахнущая женщина со всей силы сжимает мою грудь, из которой не выходит ровным счетом ничего. Ощущения настолько болезненные, что я вою, ору нечеловеческим голосом и рыдаю навзрыд. Мне никогда в жизни не было настолько больно физически. Я плачу и прошу это прекратить, но они не прекращают. Соседки по палате стыдливо отворачиваются.

Выдавив из груди пару капель, садисты от меня отстают.

— Не будешь так же делать сама, будет воспаление и будем антибиотики колоть! — угрожают они мне напоследок.

И я исправно продолжаю себя насиловать еще на протяжении нескольких дней. На груди не остается живого места. Я, плача и стиснув зубы, вначале натираю кожу до красноты, а потом замораживаю льдом. И так каждые полчаса с перерывом на сон.

Сон? Нет конечно! Никакого сна у меня больше не было. Каждые два или три часа мне приносят бутылочку со смесью, и хорошо, если Герман не оказывается голодным раньше этого времени, иначе приходится просто его качать без перерыва и тихо плакать оттого, что кормить самой не получается.

Чуть позже все мои проблемы решил простой автоматический молокоотсос с массажной функцией. Оказывается, можно было не насиловать людей. Достаточно спорная и сложная мысль, понимаю. Правда, непосредственное грудное кормление так и зачахло. Обидно.

На следующий день после операции я иду на УЗИ. Встречаю врача-хохмача, пытаюсь сказать ему «Здравствуйте», а он испуганно смотрит на меня и убегает. Видимо, я все еще не в форме, ну что уж? Вижу, как на скамейке в коридоре сидит Милена в полуобморочном состоянии. Мы вроде бы рады друг друга видеть, но что-то сил совсем нет.

— Все? — спрашиваю я ее.

— Все, — отвечает мне она. Больше мы не видимся.

По возвращению слышу в палате крики — мое!

Вижу, как соседка качает своего на руках и заодно моего в люльке, говорю ей спасибо и позже пытаюсь отвечать ей тем же. В целом это все выглядит как непрекращающееся безумие — в палате три младенца, и если один заорет, то другие подключаются из солидарности. Даже если в соседней палате заорут — они тоже подключаются из солидарности. Поэтому орут они постоянно, хотя каждая мать все равно закатывает глаза, когда у другой не получается утихомирить своего, и через «три, два, один» орет уже весь этаж. Но никто вслух не ругается, сил ни у кого нет.

Приходят медсестры, что-то пытаются объяснить про уход, но ты уже сорок восемь часов не спишь и ничего не можешь ни понять, ни запомнить, и просто как зомби что-то делаешь на автомате и тут же все забываешь.

На третий день меня уже выписали. Все это время я не спала, глаза мои уплыли на щеки, а живот вообще никуда почему-то не делся — так и остался беременным. Еще мне не хотели чуть раньше расписания давать смесь, которой дома еще не было. Моя жизнь изменилась радикально, и все стало не таким, как прежде, а гораздо сложнее и хуже. И вот в этот момент, когда я измученная, помятая и достаточно злая хотела покинуть эту обитель человеческих мучений и тихо в углу подсобки переодевалась обратно в разрешенную одежду, натягивая на себя колготы и свитер, — вот ровно тогда ко мне подскочил задорный мужик с фотоаппаратом и сказал:

— Хотите красивую фотографию с выписки?

— Платно? — угрюмо пробурчала я с полунадетыми колготами.

— Всего за пятьсот рублей! — радостно сказал парень.

— Не хочу, — злобно сказала я.

Медсестры запеленали Германа в триллион свитеров, толстый костюм и еще шерстяной конверт вдобавок, чтоб не обморозился в зимнем лыжном походе. Они радостно вынесли его мужу, который опять полтора часа сидел где-то на выселках, не будучи допущенным в святая святых. Он обалдел, сказал мне «Настенька», и с тех пор все в нашей жизни стало совсем по-другому.

А фотографию мы сделали сами. Максимально дебильную. Бесплатно.

Чтобы продолжать работу, нам нужна ваша поддержка!
В 2024 году российские власти объявили нас «нежелательной организацией». Это значит, что людям в России теперь нельзя распространять наши материалы и донатить нам. Если вам важно то, что мы делаем, и вы хотите поддержать нас, вы можете подписаться на наш Патреон с зарубежной карты — это безопасно.